Астаповский Владимир Александрович. Вратарь. Заслуженный мастер спорта.
Родился 16 июля 1946 г. в г. Брянске.
Воспитанник брянской команды «Динамо».
Играл в команах «Нефтчи» Баку, СКЧФ Севастополь (1965 - 1968), ЦСКА Москва (1969 - 1980), СКА Хабаровск (1981 - 1982).
Чемпион СССР 1970 г.
Лучший футболист СССР 1976 г. (по результатам опроса еженедельника «Футбол»).
Лучший вратарь СССР 1976 г. (приз журнала "Огонек").
За сборную СССР сыграл 11 матчей. За олимпийскую сборную СССР сыграл 6 матчей.
Бронзовый призер Олимпийских игр 1976 г.
ВРАТАРЬ — ФИГУРА ОСОБАЯ
Из ныне здравствующих армейских футболистов разных лет Владимир Астаповский — самый титулованный: в 1976 году он стал одновременно лучшим игроком и лучшим вратарем Советского Союза. Но это не очень помогло ему в послефутбольной жизни.
C 13-го этажа Олимпийская деревня-98, построенная ко Всемирным юношеским играм, как на ладони. С суперсовременными корпусами, спортивными залами, теннисными кортами, идеально подстриженными газонами и искусственными водоемами. Один из самых престижных жилых комплексов в сегодняшней Москве. "Вот, — кивает он на окно, — думаю сходить к ним, попроситься в охранники. Может, возьмут, а? Надо же чем-то заниматься, да и от дома в двух шагах..."
Мы встретились, когда самого титулованного армейца можно было назвать и самым неустроенным: Астаповский сидел без работы. Тяжелее всего было днем. Жена уходила на работу, дочка в колледж, и он оставался один, если не считать роскошного черного кота по кличке Маркиз. И еще телефона. "Простите, а сколько вам лет? 52? Очень сожалею, но водителей старше 45 мы не берем". "Нет, с вратарями у нас есть кому работать. И в дубле тоже. И у юношей. И в детской школе. Так что рады бы, но..." "Володька! Ну, как ты? Ах, вон оно что... Да какое там, старик, ты же знаешь, какие сейчас времена. Вот позвонил бы месяца три назад, проблем бы не было. Не обижайся". Какие сейчас времена, он, конечно, знает. Были бы иные — не вызвал бы его за несколько дней до этого директор фирмы, где он заведовал гаражом с "мерседесом", BMW и "джипом", и не сказал бы, пряча глаза: "Вы извините, Володя, но платить вам больше нечем. Времена..."
На третьей позиции
Человека, погруженного в нелегкие сегодняшние проблемы, трудно отвлечь от них беседой о славном прошлом. Но вот на свет извлекаются два потрепанных альбома, распухших от фотографий и газетных вырезок на разных языках, и хозяин на глазах преображается, все охотнее комментируя каждую новую реликвию. Вот старый, совсем некачественный снимок — молодые ребята в спортивных костюмах и с ними люди в азиатских нарядах. Бирма, 1969 год. Предсезонная поездка ЦСКА, в которой главный тренер Всеволод Бобров впервые опробовал группу новичков, в том числе еще не стоявшего за "основу" Владимира Астаповского. 22-летний голкипер мог рассчитывать лишь на третью роль: место в воротах прочно занимал Юрий Пшеничников, вторым был Леонид Шмуц. В таком порядке они будут значиться в заявках ЦСКА три сезона, пока накануне чемпионата-72 фамилия Астаповского не займет первую строчку.
— Леня Шмуц — вот был вратарь от Бога! Если кто и мог стать "вторым Яшиным", так это он. И стал бы, если бы после ухода Пшеничникова первым сделали его, а не меня.
— Но многим он запомнился прежде всего нелепыми ошибками — вроде той, когда сам себе мяч в ворота забросил, помните?
— Глупости все это! Ошибки? Да кто их не совершал! Кстати, после той, о которой вы вспомнили, я крупно поругался с нашим тогдашним тренером Валентином Николаевым. Он рассердился на Леню и на следующий матч хотел ставить меня. А я отказался. Долго уговаривал дать Шмуцу шанс, говорил, что так человека сломать можно, но он был непреклонен. И я тоже: так на поле и не вышел, пришлось Николаеву ставить третьего вратаря Когута.
— И часто вы себе такое позволяли?
— Вообще-то я человек дисциплинированный, но иногда случалось. С тем же Николаевым, например, во время второго "золотого" матча с "Динамо" в Ташкенте в 1970-м. После того как Пшеничников пропустил подряд три гола, Валентин Александрович мне говорит: "Раздевайся, пойдешь в ворота". А я ему: "Не пойду". Он: "Да ты в своем уме? Как это не пойдешь?" — "Не пойду и все, хоть выгоняйте".
— Но почему? Такой ведь шанс!
— Да кто я был такой, чтобы самого Пшеничникова менять? Пацан, дублер — а он один из лучших вратарей Союза, человек в силе, в авторитете. Тут свои нюансы, мне ведь с ним и с другими ребятами еще жить да жить предстояло.
— Испугались?
— Да нет, не испугался. Просто я ни тогда, ни потом по-настоящему большим вратарем себя не считал. Так и в 76-м было, перед Олимпиадой. Вызвал меня Лобановский: "В Монреаль поедете так: ты первый, Прохоров второй". Я ему: "Валерий Васильевич, а Женька-то как же? (Рудаков. — Прим. Б.Б.) Нет, я так не согласен". Рудаков был Рудаков. И представить себе не мог: как это — я и вместо него? Лобановский: "Повторяю: ты первый, Прохоров второй". — "Да, но Женька..." — "Ты что, не понял? Еще повторить?" Осталось только руками развести и отправляться на Олимпиаду.
"Ты не вратарь"
— Но после 1976 года сомнения в том, что вы большой вратарь, наверное, отпали? Первая строчка на вратарской позиции в списке 33 лучших, приз лучшему вратарю сезона, звание лучшего игрока чемпионата СССР, олимпийская бронза — собрали все, что могли. Наверное, тот сезон вспоминаете как самый лучший?
— Вовсе нет, — неожиданно прозвучал ответ. — Лучшим в памяти остался сезон-75. Потому что проработал я его с Анатолием Владимировичем Тарасовым — человеком, которому обязан всем.
Приход создателя великого хоккейного ЦСКА в ЦСКА футбольный был тогда воспринят как сенсация. Пошло на нее армейское руководство, скорее всего, от отчаяния: чемпионат-74 команда закончила 13-й, и тянуть ее из ямы надо было любой ценой. Тарасов, правда, не вытянул и год спустя ушел, оставив ЦСКА на том же 13-м месте. Но, по убеждению Астаповского, успел одно: сделать из него вратаря и человека.
— Знаете, с чего началась наша работа с Тарасовым? С того, что он мне заявил: "Ты — не вратарь!" А мне ведь уже 28 было — не мальчик. Не знал, как и реагировать. Думал, отчислит. Он, кстати, при мне второму тренеру, Бубукину, однажды так и сказал: "Вот этого чтобы я больше не видел!" А знаете, что было в конце сезона? Приезжает он на базу в Архангельское — и ко мне: "Прости, Володя". — "Да за что, Анатолий Владимирович?" — "Не дали тебе лучшего вратаря, прости, не отстоял я тебя". — "Господь с вами, за что же вам извиняться-то?" И тут он взорвался: "Да ты сам-то понимаешь, что ты лучший? Лучший, ясно?"
— А говорят, Тарасов бывал жесток, ломал людей, подавлял...
— И меня ломал, да не сломал. И кроме пользы, ничего от этого не было. Когда он мне сказал, что я не вратарь, я его спросил: а кто же вратарь? Владик, говорит, Третьяк — вот это вратарь. Он у меня на тренировках по три шайбы сразу ловил. Пытаюсь ему втолковать: мол, то шайбы, а то мячи, то хоккейные воротца, а то футбольные воротища. А он знай свое: будешь ловить по три мяча или до свидания! И что вы думаете? Ловил. И по три, и по четыре. И спал с мячами — тоже он велел. И на стену с разгона взбегал, да так, что он поражался: "У меня Валерка Харламов пять шагов по стенке делал, а ты шесть!" И падать он меня заставлял — в грязь, на бетон, на песок с галькой, — чтобы страх отбить. Тренируемся в Сирии, на жутком поле — ни травинки, сплошные камни. Мне, конечно, ломаться зря неохота, а он подходит: "Ты что, Володя? Смотри, поле-то какое, как на "Уэмбли", — травка мягкая, падать одно удовольствие. Понял меня?" — "Понял, Анатолий Владимирович, как скажете". У него вообще принцип был: надо — значит, надо, никакие оправдания не принимаются. Даже те, что казались бесспорными. Заявляет мне, например: ты пенальти брать не умеешь. Я ему начинаю объяснять: мол, так и так, научно доказано, что мяч при ударе летит быстрее, чем способен на такой дистанции среагировать человеческий мозг... А он и слушать не желает. Должен брать — значит, будешь!
— И брали?
— Считался по этому показателю одним из лучших.
— За счет чего, если, как вы сами говорите, среагировать невозможно?
— Ну, есть всякие хитрости. Изучал соперников, запоминал их манеру бить. По тому, как человек ставит опорную ногу перед мячом, можно отгадать направление. Яшин Лев Иванович кое-что шепнул — что именно, говорить не буду, секрет.
Уроки Яшина
— Кстати, у кого из старших коллег учились? Кто был кумиром?
— Ничего оригинального не скажу: Хомич, Яшин. У Алексея Ивановича многому научился: он ведь фоторепортером был, стоял за воротами, часто подсказывал. И домой приглашал. Лев Иванович — тот нет, дистанцию держал. Но советы иногда давал. Жил он неподалеку от стадиона ЦСКА на Песчаной и часто захаживал к нам на тренировки. После занятий подойдешь к нему: "Лев Иваныч, ну как я сегодня?" Он скучный вид сделает: "Плохо". А потом объясняет: вот здесь тебе пораньше выйти надо было, а в этом эпизоде позицию занял неправильную и так далее. На следующий день стараешься не повторять ошибок. Так и учился: в наше время ведь никаких специальных тренеров для вратарей не было.
— Вы с самого начала встали в ворота?
— Да, еще в Брянске, мальчиком в местном "Динамо".
— Почему?
— Не знаю — нравилось, и все. Вратарь — фигура особая. В ЦСКА поначалу диковатым казалось: у меня в защите-то Шестернев, Истомин, Афонин, Багрич, а я, юнец, ими командую! Но как войдешь в раж, обо всем забываешь. Однажды Шестернев на меня даже попер: "Ты чего тут разорался!" — "Извините, — говорю, — Альберт Алексеевич, игра". Вот так: в жизни — только Альберт Алексеевич, а на поле — "Алик, справа!" Приходилось им с этим мириться: вратарь есть вратарь. Тот "золотой" матч, когда Астаповский отказался заменить Пшеничникова, ЦСКА выиграл 4:3, стал чемпионом Союза, и упрямца простили. Кстати, победный для армейцев сезон-70 их вратари отстояли почти поровну: Пшеничников — 15 игр, Шмуц — 14, Астаповский — 9. Девяти матчей оказалось слишком мало, чтобы получить не только золотую медаль, но и звание мастера спорта. Так что чемпионом страны Астаповский не считается. А в дальнейшем шансов им стать у него практически не было: за взлетом 1970-го последовало падение, от которого ЦСКА не оправился до конца 80-х. Но его вины в том, пожалуй, нет: он бился, даже когда остальные уныло возили мяч по полю, как будто выполняли тяжелую и постылую работу. Помню, в 1979-м наблюдал такое с трибуны: на ЦСКА больно смотреть, ни мысли, ни настроя, желание у всех явно одно — скорее бы все это кончилось, и только Астаповский тащит один мяч за другим, кричит на партнеров, требует, чтобы они шли вперед, пытается завести, а те словно не понимают.
— Да, приходилось слышать: ну чего ты, мол, разоряешься, ведь 0:2 уже, не все ли равно? — кивает он.
— Тогда, как и сейчас, много говорили о договорных матчах. Вам не предлагали "сплавить" игру — у вратаря ведь для этого возможностей больше?
— Бывало, конечно. Но как на духу говорю: ни разу не согласился. Обычно отвечал: не знаю ничего, ребята, есть капитан — к нему и обращайтесь. Однажды, правда, был грех, признаюсь: пропустил. Но бескорыстно! Играли неважно с кем, и вот защита моя одну атаку пропускает, другую. Соперники творят что хотят, а я пластаюсь в воротах и тащу все, что в меня летит. И так почти весь матч, пока, наконец, не подбегает ко мне один из наших: "Володь, да ты че, пропустить не можешь? Ну надо, пойми, всех же подводишь!" Они там, оказывается, договорились, а мне не сказали! Плюнул — и пропустил. Грамотно, конечно, чтобы комар носа не подточил. Денег требовать не стал. Правда, приезжаю после игры в гостиницу — в номере стол накрыт. Да зачем он мне — что я, за дармовое угощение мараться буду?
Триумф со счетом 0:3
— А какой свой матч считаете лучшим?
Вместо ответа, покопавшись в альбоме, Астаповский ткнул пальцем в вырезку из киевской "Спортивной газеты" за 1975 год. Отчет о матче "Динамо" (Киев) — ЦСКА начинался, как водится, с итогового счета: 3:0 в пользу киевлян.
—?!
— Да, представьте себе. Три гола я, конечно, пропустил (из них два Колотов забил мне с пенальти), но если бы не я, там было бы еще штук пять. Меня потом сами киевляне с поля на руках вынесли, а одна газета вышла с заголовком: "Астаповский против киевского "Динамо". Между прочим, того самого, которое две недели спустя выиграло Кубок кубков.
— И с большинством футболистов которого вы годом позже играли на Олимпиаде. Олимпийская медаль, пусть бронзовая, — большая ценность для любого спортсмена. Но выступление сборной в Монреале вряд ли было расценено как удачное?
— Конечно. И мною лично — тоже. Я ведь ехал за золотом. Но в полуфинале мы уступили немцам из ГДР — 1:2. Да еще после матча Лобановский мне сказал: "Это ты проиграл". Да почему же я, если решающий мяч пропустил с пенальти? Вот что такое вратарь: пропустил — виноват, и никто не станет вспоминать, сколько ты при этом вытащил.
От Камчатки до Мозамбика
После Монреаля Астаповский сыграл за сборную еще три матча, а потом его место занял Юрий Дегтярев из "Шахтера". ЦСКА продолжал выступать в чемпионатах ни шатко ни валко, каждый год в команде менялись тренеры — Мамыкин, Бобров, Шапошников, Базилевич... С последним отношения у Астаповского не заладились — по его словам, еще со времен работы в олимпийской сборной. И как-то незаметно, без проводов, без прощального матча Астаповский из ЦСКА исчез. Поиграл еще немного в СКА (Хабаровск), а потом и вовсе пропал с футбольного горизонта.
— Чем занимались в те годы?
— Служил. Просто служил в Вооруженных Силах, на Камчатке. Я же офицером был, играть закончил в звании капитана, предложили мне неплохую должность в штабе части. Но я подумал и отказался: какой из меня штабист — ни знаний, ни опыта. Пошел на комвзвода — это капитаном-то! Зато занимался любимым делом: технику ремонтировал — я ведь люблю с машинами возиться, автомобиль до винтика знаю. Играл за команду местного таксопарка. Вообще годы, которые провел на Дальнем Востоке, вспоминаю с удовольствием — наверное, потому, что на людей мне здорово везло, они там замечательные.
В войсках Астаповский все-таки не усидел. После Камчатки послужил еще некоторое время в подмосковной Кубинке, а потом решил попробовать себя на тренерском поприще. Был конец 80-х, и во многих развивающихся странах еще работали советские спортивные специалисты, в том числе и футбольные. Платили им по нынешним меркам немного, по тогдашним — вполне прилично, да еще в валюте, так что экзотические точки на футбольной карте мира успели освоить многие известные в прошлом советские футболисты. Астаповскому достался Мозамбик.
О том, что произошло в Африке, он вспоминать не хочет. А произошло вот что. Командировали его туда в рамках советско-мозамбикского военного сотрудничества на смену Виктору Бондаренко, известному игроку его же поколения, выступавшему за ростовский СКА. Ростовчанин двумя годами ранее принял в полуразобранном состоянии армейскую команду "Мачедже" и вытянул ее в чемпионы страны. Когда же он еще и успешно выступил в Кубке африканских чемпионов, откуда прежде представители Мозамбика обычно вылетали в первом круге, про русского тренера даже сложили песню.
Узнав, что Бондаренко уезжает, поклонники "Мачедже" расстроились, но когда выяснилось, что вместо него прибывает бывший вратарь сборной СССР и лучший футболист Союза, приободрились. "Ваш предшественник вывел наш клуб на африканскую арену. Что дальше?" — спросили у Астаповского на его первой пресс-конференции в Мапуту. "В Европу поедем!" — не задумываясь, ответил он. Эти слова на следующий день вынесла в заголовок центральная мозамбикская газета Noticias, окончательно приведя местных фанатов в радужное настроение.
Но дальше было совсем другое. Шла неделя, другая, третья — нового тренера даже не представляли игрокам. Пора было готовиться к сезону, а знакомство с командой сводилось к общению с играющим вторым тренером Тото, говорившим по-русски. Астаповский маялся во второразрядной гостинице, ходил на собрания в аппарат главного военного советника и выслушивал от представителей мозамбикского министерства обороны бесконечные обещания дать работу. В конце концов работу дали: откомандировали в армейский клуб города Нампула. Столичная команда досталась коллеге-португальцу.
Необъяснимо? С точки зрения обычной логики — да: хотели тренера, причем советского, получили, да еще бесплатно, и отправили в захолустье, где он был совсем не нужен, отдав предпочтение другому, стоившему немалых денег. Но это Африка, где логика действует не всегда. Сколько мы ни вбухивали денег в Мозамбик, сколько ни выслушивали заверений в дружбе, все равно так и остались там чужими. А португальцы, бывшие угнетатели, — своими. Тренерский корпус в Мозамбике всегда был их вотчиной, и пускать туда посторонних они не собирались. Бондаренко уже был бельмом на глазу, но "съесть" его не получилось — слишком хорошо играл "Мачедже". Короткое межвластие в клубе оказалось удобным моментом, чтобы избавиться от нежелательной конкуренции. Кстати, несколькими годами позже аналогичная история произошла с возвратившимся в Мозамбик Бондаренко: выведя сборную страны в финальную часть Кубка Африки-96, он незадолго до начала турнира был уволен и заменен на португальца Руя Касадора.
В Нампуле Астаповский продержался недолго: из мозамбикских городов этот одним из первых мог претендовать на звание "могилы белого человека" — невыносимая жара, антисанитария, малярия, свет и вода с перебоями, продукты тоже. Семью из Союза не вызовешь: в отличие от Мапуту, советской школы в Нампуле, конечно, не было. А команда... Что можно сказать об одной из самых слабых команд одной из самых слабых в футбольном отношении африканских стран?
— В общем, пробыл я в Мозамбике около полугода и уехал. лохо мне было, когда вернулся в Москву, очень плохо. Но потом собрался: в футболе, не в футболе, надо было жить дальше. Ушел из армии, работал водителем, охранником. Всякое было... Сейчас вот без дела сижу, но верю, что ненадолго. Все будет в порядке — как же иначе?
Армеец навсегда
— А как насчет того, чтобы поделиться опытом с молодыми?
— Думал об этом. Ведь дело не в том, чтобы уходящий вратарь, как у нас принято, молодому свои перчатки принародно передал. Ну дам я тебе перчатки — ты что, от этого лучше станешь? Мне вот Хомич с Яшиным свое отдали, и я свое кому-нибудь рад бы отдать — вот только некому. Даже дома: внук у меня есть, Саша, четыре года, парень мировой, люблю его без памяти. Предложил дочке: давай я из него вратаря сделаю — она ни в какую.
— Кто из нынешних российских вратарей вам нравится?
— Филимонов. Способнейший парень, с ним поработать как следует — цены не будет.
— Как вам сегодняшний ЦСКА?
— Рад за них, за Олега Долматова. Вот что значит тренер, который понимает футболистов. Потому-то и у него, и у его тезки Романцева люди играют. Но игру ЦСКА я вам прокомментировать не смогу: не смотрю. "Спартак" смотрю, "Динамо", а ЦСКА — нет. Как уходил оттуда с тяжелым осадком, так он до сих пор и остался. Разные были у меня времена, были и тяжелые — и никакой помощи от родного клуба я не видел. Ни разу. Пока играл, все в друзьях ходили, а потом как отрезало.
— Но два года назад, перед матчем ЦСКА — "Локомотив", ваше 50-летие отметили неплохо.
— Да, только клуб здесь ни при чем: это все ваши коллеги-журналисты постарались. И памятный приз вручили, и поздравили. Приятно было, конечно, но и грустно одновременно.
— И за ветеранов не играете?
— Почему же, играю регулярно. Но не за армейских, а за динамовских. Свои как-то не зовут, а вот те, наоборот, приглашают постоянно.
— Значит, армейцем себя уже не ощущаете?
— Кто вам такое сказал?! Люди всякие бывают, и жизнь по-разному складывается, но лучшие-то годы — там, и это от меня никуда не денется. Армейцем был, армейцем и остаюсь. И слова плохого о ЦСКА никому сказать не позволю.
Борис БОГДАНОВ.
Метки:
Футбол
